Carpe Noctem
Como animales furiosos hemos follado
Este sueño se me ha clavado
Y tu cuerpo me ha acorralado
Por favor, por favor, no me sueltes
Полный текст, перевод и сама песня здесь: de.lyrsense.com/in_extremo/en_esta_noche
Como animales furiososХорошо, что она ускользнула. Можно будет растянуть удовольствие на несколько дней или даже недель. Кошки любят играть со своей добычей - даже самые крупные кошки - и Саблезубый не был исключением. Он искал ее. По запаху, по звуку ее шагов и голоса, искал повсюду. Находил, проходил совсем рядом, не позволяя себя увидеть, и давал ей уйти. Это было прекрасно. Да, это было просто восхитительно. Она ведь выбрала такое интересное убежище... Игра обещала стать вскоре очень, очень занимательной.
Но Электра не выбирала. Тот, кто спрятал ее в своем логове и перевязал ее раны, сам нашел ее, истекающую кровью, принес в свой дом и теперь стерег, как дракон охраняет свои сокровища. Еще одно чудовище. Но это чудовище считало себя человеком.
Она была рядом ним, когда он превратился в животное почти полностью, когда в нем не осталось почти ничего человеческого. Когда он выл на луну и совсем не понимал, как ему жить, когда он скулил и терся щекой о ее руку, не осознавая, кто он. И кто она. Она казалась ему прекрасной и недостижимой, сошедшим с вершины Олимпа совершенством, грозной, смелой и сильной. Но она не чувствовала себя такой - ни тогда, ни позже. Зверь искал у нее тепла и защиты, а она сама чувствовала себя в безопасности, только когда засыпала рядом. О, сперва в этом не было ничего такого. Но чем меньше в нем оставалось животного, и чем больше в нем становилось человека, тем менее невинными становились его желания. И она тоже этого хотела. Она ушла однажды ночью, пока он спал. Он думал, что никогда ее не простит.
- Ты могла бы остаться, - сказал ей Росомаха, когда она очнулась; он обработал ее раны, и обезболивающее еще действовало, так что все было не так уж плохо. Наверное. Ему сложно было представить, что она ощущает.
- Ты знаешь, что я не могу, - Электра кривила губы, словно боясь улыбки, но смотрела в его глаза уверенно. Она никогда не боялась смотреть в глаза зверя.
- Ненадолго. Пока не заживут раны, - он выглядел ужасно неловким в своей дешевой клетчатой рубашке и потертых джинсах, нелепым в этой дурацкой одежде, но все же лучше, чем в этом его идиотском сине-желтом костюме.
- Пока не заживут раны... - задумчиво проговорила она и облизала пересохшие, потрескавшиеся губы, - Что же, это разумно.
- Оставайся, - он улыбнулся. Не так, как улыбался ей раньше, и в этом было что-то неправильное, - Со мной не будет таких хлопот, как раньше. Я могу себя контролировать. У меня есть друзья, которые приняли меня. Я знаю, за что я сражаюсь.
- Это все ложь, - да вот оно, вот в чем дело: человеческое. Слишком человеческое. Слишком много человеческого в том, кого всегда будут считать зверем, - Это ложь, и ты знаешь это. Они используют тебя, потому что ты сильный. Потому что тебя невозможно убить. Но они никогда не смогут полюбить тебя. Они всегда будут тебя бояться.
- А ты? - это странный разговор, странный и больной, но разве он мог не спросить? - А ты, Электра?
- Я тебя никогда не боялась, - он хотел сказать что-то еще, но она вцепилась в его рубашку здоровой рукой, потянула на себя, криво усмехаясь. Вызов. В ее взгляде - вызов, и еще желание, и устоять просто невозможно, - А теперь заткнись.
Она целовала его отчаянно и зло - она всегда целовала его именно так, их ночи были полны страсти и ярости, и для нежности никогда не оставалось места. Обломанные во вчерашней драке ногти цеплялись за одежду, оставляли на коже следы, но это было хорошо. Это было очень хорошо. Он никогда не чувствовал себя таким живым, как когда ее ногти впивались в его спину. Впрочем, она никогда не любила быть снизу.
Они занимались сексом на столе на кухне и на полу в прихожей, где попало, они швыряли одежду на пол и на полу же засыпали после, они делали это снова и снова, трахались до изнеможения, как дикие звери, как одержимые. Они почти не говорили. Они почти все время проводили вместе - без слов, без нежности, с этой их дурной страстью, ненавидя друг друга, но не в состоянии друг от друга оторваться. Он так и не мог простить, что она ушла тогда, бросила его одного, потерянного и никому не нужного. Она тоже не могла простить. Не могла простить, что он стал настолько человеком.
Переломы заживают медленно. В конце концов они почти научились сосуществовать в одном логове. Не делить территорию каждый день. Целовать друг друга перед сном. Вместе ходить по магазинам - в обычные магазины, в обычной одежде, за дешевыми продуктами, совсем как обычные люди. Их видели. Им было наплевать.
Не один Саблезубый искал в эти странные дни и ночи Электру. Сорвиголова, которому уже всюду чудился ее запах, не знал покоя. Ему казалось, что весь город полон ею. Что она везде. И нигде. Нужно ее найти, но как? Где? В конце концов он нашел и того, кто на нее охотился, и ее убежище.
- Знаешь, мне понравилась твоя бывшая подружка, - сказал ему Саблезубый, когда они столкнулись на крыше дома, где она жила теперь, - Я, пожалуй, трахну ее, перед как убить!
- Нет, - Мэтт не собирался с ним разговаривать, он собирался с ним драться. Но от его дубинок в этом бою было не очень-то много толку, и ему пришлось уносить ноги.
Росомаха и Электра не услышали их - были слишком заняты друг другом, чтобы отвлекаться на какой-то странный грохот.
Да, это были странные дни и ночи. Пока его жертва залечивала раны и набиралась сил (и заодно снова проникалась тем странным чувством, которое называют жаждой жизни), хищник пытался немного себя развлечь. Ему было скучно. Очень скучно. И жажда крови потихоньку сводила его с ума. Он начал убивать. Просто так, чтобы скоротать время. Выбирал женщин в красном и выпускал им кишки. Ломал им ребра и вытаскивал наружу легкие. Вырывал их сердца. Два или три он даже сожрал, истосковавшись по вкусу крови, но разве мог их вкус сравниться с чудесным вкусом ее горячей крови? Это было не то, не то, не то! Дьявол Адской Кухни гонялся за ним по крышам и подворотням, надеясь остановить. Как бы не так! Несколько раз они сражались, и Саблезубый смеялся ему в лицо. Плевал на его мораль и принципы, доказывая снова и снова, что животное может жить среди людей и быть счастливым. Что быть чудовищем намного лучше, чем человеком. Что убивать естественно. И весело! Что Мэтт мог бы сделать с таким врагом? Простить, как завещает христианская мораль? Подставить под его когти другую щеку?
- Я должна уйти, - это должно было случиться однажды, раны заживают рано или поздно. Но когда этот день настал, она все-таки не была готова. Нет, еще не была готова, - Найти Меченого. Отомстить. Найти того, кто охотился на меня.
- Останься, - он тоже не был готов, конечно, он не мог быть готов, - Еще на одну ночь.
Электра хотела что-то сказать - наверняка хотела отказаться - но в этот раз он затыкает ее поцелуем. Нежным поцелуем. Он никогда ее так не целовал. Он никого так не целовал раньше. В этот раз нет ни ярости, ни отчаяния, ни боли. Это странная ночь - самая странная их ночь и самая нежная. В конце ее ногти все-таки впиваются в спину Росомахи, но и это выходит как-то иначе, чем раньше. Трепетно. Они засыпают, обнимая друг друга, но она не чувствует себя в безопасности. Рядом с ним она ощущает себя ужасно уязвимой, потому что он больше не чудовище. Не зверь. Он стал слишком ручным. Он не сможет ее защитить... От ее самой. И себя тоже защитить не сможет. Потому что чудовищем стала она, и ей это нравится.
Este sueño se me ha clavado
Y tu cuerpo me ha acorralado
Por favor, por favor, no me sueltes
Полный текст, перевод и сама песня здесь: de.lyrsense.com/in_extremo/en_esta_noche
Como animales furiososХорошо, что она ускользнула. Можно будет растянуть удовольствие на несколько дней или даже недель. Кошки любят играть со своей добычей - даже самые крупные кошки - и Саблезубый не был исключением. Он искал ее. По запаху, по звуку ее шагов и голоса, искал повсюду. Находил, проходил совсем рядом, не позволяя себя увидеть, и давал ей уйти. Это было прекрасно. Да, это было просто восхитительно. Она ведь выбрала такое интересное убежище... Игра обещала стать вскоре очень, очень занимательной.
Но Электра не выбирала. Тот, кто спрятал ее в своем логове и перевязал ее раны, сам нашел ее, истекающую кровью, принес в свой дом и теперь стерег, как дракон охраняет свои сокровища. Еще одно чудовище. Но это чудовище считало себя человеком.
Она была рядом ним, когда он превратился в животное почти полностью, когда в нем не осталось почти ничего человеческого. Когда он выл на луну и совсем не понимал, как ему жить, когда он скулил и терся щекой о ее руку, не осознавая, кто он. И кто она. Она казалась ему прекрасной и недостижимой, сошедшим с вершины Олимпа совершенством, грозной, смелой и сильной. Но она не чувствовала себя такой - ни тогда, ни позже. Зверь искал у нее тепла и защиты, а она сама чувствовала себя в безопасности, только когда засыпала рядом. О, сперва в этом не было ничего такого. Но чем меньше в нем оставалось животного, и чем больше в нем становилось человека, тем менее невинными становились его желания. И она тоже этого хотела. Она ушла однажды ночью, пока он спал. Он думал, что никогда ее не простит.
- Ты могла бы остаться, - сказал ей Росомаха, когда она очнулась; он обработал ее раны, и обезболивающее еще действовало, так что все было не так уж плохо. Наверное. Ему сложно было представить, что она ощущает.
- Ты знаешь, что я не могу, - Электра кривила губы, словно боясь улыбки, но смотрела в его глаза уверенно. Она никогда не боялась смотреть в глаза зверя.
- Ненадолго. Пока не заживут раны, - он выглядел ужасно неловким в своей дешевой клетчатой рубашке и потертых джинсах, нелепым в этой дурацкой одежде, но все же лучше, чем в этом его идиотском сине-желтом костюме.
- Пока не заживут раны... - задумчиво проговорила она и облизала пересохшие, потрескавшиеся губы, - Что же, это разумно.
- Оставайся, - он улыбнулся. Не так, как улыбался ей раньше, и в этом было что-то неправильное, - Со мной не будет таких хлопот, как раньше. Я могу себя контролировать. У меня есть друзья, которые приняли меня. Я знаю, за что я сражаюсь.
- Это все ложь, - да вот оно, вот в чем дело: человеческое. Слишком человеческое. Слишком много человеческого в том, кого всегда будут считать зверем, - Это ложь, и ты знаешь это. Они используют тебя, потому что ты сильный. Потому что тебя невозможно убить. Но они никогда не смогут полюбить тебя. Они всегда будут тебя бояться.
- А ты? - это странный разговор, странный и больной, но разве он мог не спросить? - А ты, Электра?
- Я тебя никогда не боялась, - он хотел сказать что-то еще, но она вцепилась в его рубашку здоровой рукой, потянула на себя, криво усмехаясь. Вызов. В ее взгляде - вызов, и еще желание, и устоять просто невозможно, - А теперь заткнись.
Она целовала его отчаянно и зло - она всегда целовала его именно так, их ночи были полны страсти и ярости, и для нежности никогда не оставалось места. Обломанные во вчерашней драке ногти цеплялись за одежду, оставляли на коже следы, но это было хорошо. Это было очень хорошо. Он никогда не чувствовал себя таким живым, как когда ее ногти впивались в его спину. Впрочем, она никогда не любила быть снизу.
Они занимались сексом на столе на кухне и на полу в прихожей, где попало, они швыряли одежду на пол и на полу же засыпали после, они делали это снова и снова, трахались до изнеможения, как дикие звери, как одержимые. Они почти не говорили. Они почти все время проводили вместе - без слов, без нежности, с этой их дурной страстью, ненавидя друг друга, но не в состоянии друг от друга оторваться. Он так и не мог простить, что она ушла тогда, бросила его одного, потерянного и никому не нужного. Она тоже не могла простить. Не могла простить, что он стал настолько человеком.
Переломы заживают медленно. В конце концов они почти научились сосуществовать в одном логове. Не делить территорию каждый день. Целовать друг друга перед сном. Вместе ходить по магазинам - в обычные магазины, в обычной одежде, за дешевыми продуктами, совсем как обычные люди. Их видели. Им было наплевать.
Не один Саблезубый искал в эти странные дни и ночи Электру. Сорвиголова, которому уже всюду чудился ее запах, не знал покоя. Ему казалось, что весь город полон ею. Что она везде. И нигде. Нужно ее найти, но как? Где? В конце концов он нашел и того, кто на нее охотился, и ее убежище.
- Знаешь, мне понравилась твоя бывшая подружка, - сказал ему Саблезубый, когда они столкнулись на крыше дома, где она жила теперь, - Я, пожалуй, трахну ее, перед как убить!
- Нет, - Мэтт не собирался с ним разговаривать, он собирался с ним драться. Но от его дубинок в этом бою было не очень-то много толку, и ему пришлось уносить ноги.
Росомаха и Электра не услышали их - были слишком заняты друг другом, чтобы отвлекаться на какой-то странный грохот.
Да, это были странные дни и ночи. Пока его жертва залечивала раны и набиралась сил (и заодно снова проникалась тем странным чувством, которое называют жаждой жизни), хищник пытался немного себя развлечь. Ему было скучно. Очень скучно. И жажда крови потихоньку сводила его с ума. Он начал убивать. Просто так, чтобы скоротать время. Выбирал женщин в красном и выпускал им кишки. Ломал им ребра и вытаскивал наружу легкие. Вырывал их сердца. Два или три он даже сожрал, истосковавшись по вкусу крови, но разве мог их вкус сравниться с чудесным вкусом ее горячей крови? Это было не то, не то, не то! Дьявол Адской Кухни гонялся за ним по крышам и подворотням, надеясь остановить. Как бы не так! Несколько раз они сражались, и Саблезубый смеялся ему в лицо. Плевал на его мораль и принципы, доказывая снова и снова, что животное может жить среди людей и быть счастливым. Что быть чудовищем намного лучше, чем человеком. Что убивать естественно. И весело! Что Мэтт мог бы сделать с таким врагом? Простить, как завещает христианская мораль? Подставить под его когти другую щеку?
- Я должна уйти, - это должно было случиться однажды, раны заживают рано или поздно. Но когда этот день настал, она все-таки не была готова. Нет, еще не была готова, - Найти Меченого. Отомстить. Найти того, кто охотился на меня.
- Останься, - он тоже не был готов, конечно, он не мог быть готов, - Еще на одну ночь.
Электра хотела что-то сказать - наверняка хотела отказаться - но в этот раз он затыкает ее поцелуем. Нежным поцелуем. Он никогда ее так не целовал. Он никого так не целовал раньше. В этот раз нет ни ярости, ни отчаяния, ни боли. Это странная ночь - самая странная их ночь и самая нежная. В конце ее ногти все-таки впиваются в спину Росомахи, но и это выходит как-то иначе, чем раньше. Трепетно. Они засыпают, обнимая друг друга, но она не чувствует себя в безопасности. Рядом с ним она ощущает себя ужасно уязвимой, потому что он больше не чудовище. Не зверь. Он стал слишком ручным. Он не сможет ее защитить... От ее самой. И себя тоже защитить не сможет. Потому что чудовищем стала она, и ей это нравится.