(арт от Minoru Joeling, но на нем это и так написано)
Лань Сичэнь осторожно перехватил руки Цзинь Гуанъяо, отцепил их от своего воротника и ласково сжал их в своих ладонях.
- А-Яо, ты... Уверен? - вряд ли можно было бы задать вопрос хуже, чем этот, но он не понимал, не видел, какую боль причинили эти слова Ляньфан-цзуню. Он был слишком потрясен, чтобы рассуждать здраво. Этот поцелуй - уже второй! Хотя он никогда не думал, что такое вообще возможно, - оказался слишком приятным, и эти ощущения совершенно сбили его с толку, он не понимал себя и не знал, что теперь делать.
- Уверен ли я? - Цзинь Гуанъяо отшатнулся как от пощечины, но Цзэу-цзюнь держал его руки крепко, и он не смог освободить их. - Я уверен! А ты... Разве я когда-нибудь давал тебе повод усомниться в моих словах? Так почему теперь ты сомневаешься?
Он снова попытался освободить руки - и в этот раз Лань Сичэнь отпустил их, его пальцы разжались сами собой. Он начал осознавать, какую страшную боль его слова должны были причинить А-Яо, как страшно ему было решиться на этот второй поцелуй, когда он так вел себя после первого, и чувство вины навалилось на него невыносимой тяжестью. Как он мог быть таким слепым? Ведь он, наверное, уже давно...
читать дальше. NC-17Ляньфан-цзунь отступил от него на два шага и замер. Он ушел бы, но это была его комната, куда он мог бы сбежать сейчас? Ночью в Облачных глубинах из домов могли выходить только часовые, несшие службу на своих постах и патрулировавшие территорию, даже если бы он попытался укрыться где-нибудь в саду, чтобы побыть в одиночестве, его все равно нашли бы и привели обратно, правила не делали исключений даже для верховного заклинателя.
- Я тебе верю, - наконец, проговорил Лань Сичэнь. Очень тихо, боясь, что сделает только хуже, но он все же решился. - Я всегда верил тебе, А-Яо, и верю теперь, но ты должен понимать...
- Должен ли? - Цзинь Гуанъяо почти сразу перебил его. Он был очень бледен, и его губы дрожали, но он все-таки не отводил взгляд и смотрел ему прямо в глаза - как всегда, слегка запрокинув голову, и сейчас это сводило с ума. Это было неправильно, это просто не могло быть правильным, но теперь Цзэу-цзюнь смотрел на его губы, и ему хотелось, чтобы он снова поцеловал его.
- Не должен. Не знаю... - он шагнул к нему, и Ляньфан-цзунь позволил ему снова оказаться совсем рядом, почему-то не пытался больше отстраниться. Лань Сичэнь не понимал этого, но ему стало легче, когда он понял, что Цзинь Гуанъяо хотя бы не пытается оттолкнуть его. - А-Яо, мы же братья... И потом, ты женат, как же...
Но он уже и сам догадывался, что эти слова ничем не помогут. Это слишком отчетливо читалось во взгляде, в искривившей дрожащие губы нервной улыбке - чувства Ляньфан-цзуня были слишком сильны, чтобы он мог думать о таких ограничениях. Но как давно... Ведь, наверное, давно, не могли же они вспыхнуть две недели назад, но тогда... Сколько же тогда боли он вытерпел, пытаясь скрывать их?
- Это неправильно, это противоестественно, это возмутительно - назови это какими хочешь словами, но сути это не изменит: я люблю тебя, - прошептал Цзинь Гуанъяо. Их теперь разделяли каких-то полшага, и он смотрел на Лань Сичэня снизу вверх, приоткрыв губы. - Если ты не можешь принять это... Забудь. Сделай вид, что я ничего не говорил тебе, что я не целовал тебя. У тебя это хорошо получается, получится и в этот раз.
Но вместо того, чтобы отступить при этих словах, он преодолел разделявшее их расстояние и мягко опустил ладони на плечи главы ордена Лань. И прижался к нему всем телом, все еще дрожа, но теперь страх смешивался с возбуждением, и это очень легко было почувствовать.
- А-Яо, я не хотел причинить тебе боль, - теперь Цзуэ-цзюню приходилось шептать ему на ухо, и это тоже было странно - и странно волнительно, хотелось ощутить запах его волос, прикоснуться к ним губами, но... Это ведь действительно было неправильно. - Прости меня, я не знаю что делать. Я в замешательстве, я...
- Не хотел, но причинил, не будем об этом больше. Разве это что-то изменит? - Цзинь Гуанъяо погладил его по шее, чуть царапая ногтями, и от этого прикосновения Лань Сичэнь растерялся окончательно: его тело отвечало совсем не так, как он ожидал, и прежде, чем он понял что делает, он обнял Ляньфан-цзуня и прижал его к себе - еще ближе, еще теснее. - Так ты хочешь меня или нет? Уж это-то ты должен знать!
- Хочу... - прошептал он, не веря, что действительно произносит это. Впрочем, он мог бы ничего и не говорить, А-Яо и так почувствовал бы, они теперь были слишком близко. Цзэу-цзюнь наклонился и подставил губы, и их третий поцелуй был долгим - и наконец-то желанным для обоих. Даже необходимым.
Потом Цзинь Гуанъяо толкнул его на свою постель, но Лань Сичэнь успел снова поймать его в объятия, и они упали вместе. Они целовались, раздевая друг друга, и вскоре одеяния главы ордена Лань и верховного заклинателя превратились в одну большую кучу измятой ткани на полу. Ляньфан-цзунь касался губами обнаженных плеч и ключиц Лань Сичэня, заглядывал в его глаза - и видел в них такую нежность, что больно было смотреть. Неужели это только на одну ночь? Но ведь не может быть, чтобы такой человек... Чтобы первый из нефритов Гусу, один из лучших воинов этого столетия... Действительно захотел стать любовником такого ничтожества, как он? Да, он многого добился за эти годы, вознесся до немыслимых высот, но ведь он слишком хорошо знал, каков он самом деле: жестокий, завистливый, слабый, неспособный прощать, ненавидящий всех и вся. На его руках было уже так много крови! И даже малой части этих преступлений хватило бы, чтобы навсегда отвратить от него единственного человека, которого он любил.
- Я никогда не делал этого с мужчиной, - прошептал Цзинь Гуанъяо, осторожно, почти невесомо касаясь губами ямочки между его ключицами. - Пообещай мне, что скажешь, если я сделаю тебе неприятно. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, очень-очень хорошо...
В общих чертах он, конечно, представлял, что им предстоит сделать, но он догадывался, что упускает множество мелких деталей, которые могли очень сильно повлиять на впечатление. И еще он понимал, что если один из них должен сегодня испытать боль, то это должен быть он. Но как говорить об этом... Как говорить об этом, когда хочется только снова и снова повторять, что он ждал этой ночи все эти годы?
У Лань Сичэня такого опыта тоже не было - и не было никакого вообще, поэтому он и осознавал свои желания так долго. Признаться в этом было неожиданно тяжело: раньше он просто не задумывался об этом, сейчас же боялся разочаровать А-Яо, которого ему теперь хотелось называть своим А-Яо. Если бы он знал, как долго тот ждал этой ночи, он, наверное, вообще ничего не смог бы сделать, слишком боялся бы причинить ему боль. Но он и сейчас боялся этого - говорил об этом, смущенно пряча взгляд.
- Я не... Я думал... - признание Цзэу-цзюня шокировало Цзинь Гуанъяо, и он застыл, не зная, что и думать. И уж тем более - что говорить. Неужели он в самом деле никогда... Но как такое возможно? - Нет, нет, нет, не надо бояться! Пожалуйста... Не бойся, я... Я и представить не мог, что буду первым. Это слишком большая честь для такого, как я.
Но отказываться от нее он ни в коем случае не собирался. Пусть по сравнению со своим возлюбленным он был запятнан всеми грехами, он не мог признать, что действительно ее не достоин. И то, что до него у Лань Сичэня никого не было, вызывало странную радость. Хотя почему странную? Что могло бы согреть его сердце больше, чем мысль о том, что этот человек хотел его, хотя мог бы пожелать кого угодно, и ему ответили бы согласием?
- Не бойся, - Ляньфан-цзунь погладил его по щеке и заглянул в глаза, - Делай то, что тебе самому было бы приятно. Это несложно. Ты же мне веришь?
Он верил. И наконец-то в полной мере осознавал ту нежность, которую копил в себе эти годы и которую теперь мог отдать А-Яо, целуя его и лаская его. И еще он понимал, что даже если бы осознал это раньше, он никогда не решился бы признаться в этом, поэтому радовался, что А-Яо сам заговорил о чувствах. Цзэу-цзюнь жалел только о том, что они потеряли из-за него две недели - две недели, которые наверняка превратились для Ляньфан-цзуня в один длинный кошмарный сон. Сможет он когда-нибудь искупить причиненную ему боль? И сколько ее на самом деле было, ведь он же давно...
А-Яо, наверное, почувствовал его напряжение - и решил избавить его от каких бы то ни было мыслей, воспринимать это иначе Лань Сичэнь просто не мог. Он не знал, что может чувствовать так ярко, стонал, когда горячие губы касались его кожи, когда от поцелуев на ней оставались следы, а когда А-Яо начал ласкать его член языком и губами, в голове Цзэу-цзюня осталась всего одна мысль: ему хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше, чтобы он не останавливался ни на секунду. Потом они лежали рядом, и Лань Сичэнь расслабленно и почти лениво перебирал волосы А-Яо, а тот блаженно жмурился и снова и снова облизывал губы.
- Я люблю тебя, - прошептал Цзинь Гуанъяо. Говорить об этом снова было больно, но сейчас он мог хотя бы надеяться, что его любимый не станет переспрашивать, уверен ли он в своих чувствах. Но смог ли он по-настоящему принять их? Поверить в это было слишком сложно, и он готовился к худшему, к тому, что утро перечеркнет все, что случится между ними этой ночью. - Только тебя. Я не смог бы любить, если бы тебя не встретил.
Если в нем до сих пор оставалось что-то светлое, то только благодаря этому удивительному человеку, который, возможно, все-таки мог полюбить его. И сейчас особенно больно было понимать, что Лань Сичэнь знал и принимал его таким, каким он... Был, но только с ним. Весь остальной мир знал совсем другого человека, и он любви уж точно не заслуживал. Но если нужно выбирать из правды и любви, как выбрать правду?
Цзэу-цзюнь не говорил о любви, но целовал его, и Цзинь Гуанъяо хотел верить, что это его ответ, что он все-таки может еще на что-то надеяться. Да, этой ночью он получил больше, чем смел мечтать, но ему все равно было мало, он хотел принадлежать любимому - и чтобы тот принадлежал ему одному и любил только его. Даже если это было невозможно, разве можно было не желать этого сейчас, когда они были так близки?
Потом они стали еще ближе. Боль смешивалась с удовольствием - так ведь было всегда, с самого начала. Этой ночью просто не могло быть иначе. У них не могло быть иначе. Физическая боль, впрочем, была незначительной - и по сравнению с тем, насколько пугала мысль о том, что будет утром, и по сравнению с удивительными ощущениями, которые с каждым движением лишь обострялись. Потом из головы ушли все мысли, осталось только имя любимого человека на губах и стоны, которые уже невозможно было сдерживать. Но сдерживаться и не хотелось, напротив, хоть раз в жизни полностью утратить контроль, отдаться чувствам и инстинктам - это было не меньшим блаженством.
Потом Цзинь Гуанъяо помнил, как он впился ногтями в спину Лань Сичэня, помнил собственный хриплый стон и горячие брызги на животе, и после - ощущение безграничного счастья, сводившее с ума. Они это сделали. Теперь они действительно принадлежали друг другу, и любимый называл его своим А-Яо.
- Ты мой, - прошептал Ляньфан-цзунь, пытаясь обнять любимого еще крепче, но в руках уже не было силы, - я люблю тебя...
Никто и никогда не видел его таким счастливым. И таким беззащитно открытым. После они лежали рядом, и Цзинь Гуанъяо долго и очень нежно гладил руки Цзэу-цзюня, целовал его пальцы, блаженно жмурясь и шепча всякую ласковую чушь. Оторваться от любимого было просто невозможно, о сне он даже и не думал, хотя обоим нужно было отдохнуть.
Даже когда Лань Сичэнь заснул, Ляньфан-цзунь еще долго устраивался у него под боком, сон не шел к нему, хотя этой ночи он отдал все силы. Боль завтрашнего дня пришла задолго до рассвета, и он боялся, что его любимый утром будет в ужасе, осознав, что они натворили. Но сам он ни о чем не жалел и все еще чувствовал себя очень счастливым.
Он проснулся, ощутив на своих губах теплое, такое нежное прикосновение губ Цзэу-цзюня, и ответил на поцелуй, даже не открывая глаза, сразу же обнял его, попытался прильнуть к нему, насколько это вообще позволяло положение.
- Я люблю тебя, - это были его первые слова, когда он открыл глаза, он улыбался и хотел, чтобы это невозможное счастье продолжалось. Но Лань Сичэнь смотрел так, что от его взгляда становилось больно, и Цзинь Гуанъяо поспешил обнять его как можно крепче, еще не понимая, что делает этим только еще хуже.
- Тебе приснился дурной сон? - встревоженно спросил он. Ему часто снились кошмары, Цзэу-цзюня они обычно не преследовали, но кто знает... - Знаешь, мы и во сне не расставались, ты мне снился, и это было так хорошо... Но то, что мы и сейчас вместе, гораздо лучше. Я так счастлив проснуться с тобой... Я ведь и мечтать об этом не смел.
Все еще сонный, растрепанный, весь зацелованный, он все равно выглядел намного увереннее, чем раньше, эта ночь изменила его и дала ему очень много сил. Сейчас ему казалось, что возможно все, что он со всем сможет справиться, и это читалось в его взгляде. Но Лань Сичэнь молчал, и в его глазах было все то же непонятное выражение, от которого Ляньфан-цзуню почти сразу же стало не по себе.